(речь, не сказанная на 3 викканском летнем фестивале, Ламмас 2014 г.)
Preludium
Однажды, когда меня спросили о викке – «это какое язычество? чье?», я не нашел ничего лучше, чем ответить: «это язычество вообще, язычество как таковое». Я понимаю наивность такого объяснения, однако, мне кажется, я и сейчас не могу ответить на заданный мне тогда вопрос иначе.
(Фото: (С) Nessa http://annalavrova-portfolio.tumblr.com/)
Слово «язычество» происходит от слова «язык», по-церковнославянски, «народ». Это знают все. Это знают современные язычники, это знают современные христиане. И все придают этому факту вполне определенное значение: язычество и народ оказываются в одном предметном поле. «Народ», понятно, как некий городской конструкт, который может означать тех, кто «не-мы» (отсталое население деревни, чуждое благам цивилизации или безукоризненно мудрое население деревни, чуждое порокам цивилизации), так и тех, кто «мы» (тут однозначно положительная характеристика, которая всегда предполагает негативных Других). «Язычество» — это какая-то не то религиозная, не то культурная матрица, которая принадлежит «народу». И влипая в эту матрицу, «народу» пытаются подражать. В конечном счете, «народ» можно только симулировать – им нельзя являться по определению. Символом «народа» в этом смысле являются предметы одежды и украшений, которые современные язычники и не-язычники носят на себе, чтобы дать понять свою принадлежность к «народу» и отличить себя от тех, кто к «народу» не принадлежит.
Существует язычество этническое и реконструкционистское: это попытка вырваться к неким угасшим религиозным традициям (чаще всего отождествляемых с определенными этнокультурными областями вроде «Скандинавии», «славянского мира», «кельтов», «эллинов» и пр. и пр. вплоть до «древнего Ханаана»). Поскольку все эти традиции угасли задолго до того, как возникла современная религиозность как сфера бытия, эти попытки оказываются (чаще всего неосознанными) попытками не реконструировать, а просто создать, изобрести традицию на определенном историко-этнографическом материале, который привлекает в первую очередь эстетически. В принципе, такая мотивация мало чем отличается от мотивации практиков оккультизма, всерьез принимающих «нарратив древней мудрости» (в данном случае, мудрость отождествляется не с определенным этносом, а с определенной традицией «знания», lore).
* * *
Вопрос «как это возможно?» имеет отношение к легитимации традиции. Собравшиеся отлично знают и понимают, «как может» существовать то, что они делают и чем являются: это так же просто как расти, дышать, ходить и любить. Но и не менее сложно, а для того, чтобы научиться этому, требуется не меньше усилий; ошибки, провалы и неправильные шаги почти неизбежны. Ответ на вопрос «как возможно?» не спасет от них.
Hаш путь на самом деле не имеет ни имени, ни границ, ни единого направления. Он был всегда, и, наверное, исчезнет только вместе с последним человеком в физической вселенной. Этот путь не столько отграничивает нас от других людей, существ, реальностей, субстанций и пережеваний, сколько роднит с ними. Всеобщая связь или всеобщее братство – неплохое название для него, если бы только оно не отсекало от пути альтернативы вражды и конфликта – а ведь и они есть на нашем пути, и никакое братство не обходится без ссоры братьев или сестер!
Имя пути, которое ничего не означает, но неплохо его описывает – Тайна, Μυστεριον. Это путь скрытый от всех – не только от непосвященных, но в значительной степени и от нас самих. Лишь Бог, Богиня и Исток, которые сами суть Путь, Зрение и Жизнь, видят его от начала и до конца, держа все начала и концы в своем существе и своей любви.
Многим из нас приходится мириться с тем, что на них смотрят как на людей «странных». Вы действительно странные – ибо странствуете, идете по пути и имеете смелость, интерес или любопытство, достаточные для того, чтобы заметить это.
Сегодня для пути есть много имен. Те, которыми пользуемся мы, следующие:
- Язычество,
- Викка,
- Условно: Путь Природы.
Все три имени несут определенные ассоциации. Язычество стойко ассоциируется с «племенем»; викка – с «традицией», а Путь Природы – с «природой». Часто нас обвиняют в том, что мы не отвечаем этим ассоциациям, пытаясь дискредитировать наш путь. Я попытаюсь показать, почему возможно быть язычником без племени, викканином без традиции и почитателем природы без природы. Моя цель – не поделиться с вами софистическим приемом перед лицом возможных противников, а дать довольно простую и очевидную альтернативу тем псевдоцелям, которые часто перед нами возникают на пути, и во многом окрашивают наш путь своими бликами и тенями.
Язычник для многих – это человек определенного племени, «языка». Стремление к идентификации с племенем, с культурным, этническим, расовым коллективом становится удобным и утешительным ответом на вопрос, «кто я». Племя дает колоссальные ресурсы для пути – начиная от языка (мы не можем обмениваться мыслями, иначе, чем на языке одного из «племен») и заканчивая собственно духовным содержанием видений, обрядов, практик. Одна из самых тяжелых проблем язычества в современном мире – тоскливая жажда племени, взыскание «духовной традиции», прильнув к которой (и исключив все остальные – как «не твои») возможно добиться некоего (предписанного традицией!) «совершенства», компетентности или, на худой конец, «аутентичности». Эта тоска – во многом тоска всего пост-современного мира. Мне видится здесь опасность одержимости. Культура и язык – это даймоны, мощные божества, обладающие сильным эго; тот, кто вызвал их, обязан понимать это. Если сам вызывающий забудет заповедь дельфийского бога: Γνώθι σ’αυτόν, «познай самого себя», то путь имеет риск превратится в длительную остановку. Отождествление с племенем и культурой (этой культурой может быть сколь угодно очищенное от реконструкционистского язычества эклектическая викка, не будем себя обманывать!) – это простой и ложный ответ на дельфийский императив.
Викканин для многих – это человек определенной викканской традиции. «Неовикка», «Ремесло Каннингема», «ремесло фирмы Ллевеллин», «флаффи» — каких только обзывок не придумали в прошлом тем, кто отказывается бежать в убежище традиции! Времена противостояния «неовикки» и викки традиционной, хочется верить, в прошлом, но тоска по «аутентичности» в наши дни только усиливается. Эклектика не традиция, но «этическая эклектика» предполагает знание традиций – знание, понятно как «осведомленность», интеллектуальное знание, отличное от того внутреннего и духовного, которое имеют посвященные в традицию. Ценность «этической эклектики» — пространство свободы, в которой возможны новые явления священного, новые иерофании и новые формы, не виданные прежде и не выводимые из прежних. Риск провала, ошибки, неудачи тут огромен; ни традицию, ни «новые формы» невозможно просто написать на коленке; иерофания не зависит ни от чего, кроме самого «священного» — и традиции, которые имеют проверенные временем техники адаптации человека к священному конечно тут выигрывают. Провал на индивидуальном пути крайне деморализует – тем более, если человека некому поддержать (что обычно делает традиционный ковен и ментор). Поэтому сейчас мы видим появление новых традиций – из того эклектического котла, который бурлил уже долгое время – и на Западе и у нас. Я говорю немного о другом – я говорю о принципиальной эклектике. Проблемы ее, плюсы и минусы можно обсуждать долго, и, думаю, «принципиальное искательство» (а эклектика – это всегда искательство, всегда неудовлетворенность одной единой формой, традицией и языком!) такое же специфическое призвание как принадлежность к любой другой традиции.
Наконец, я должен признать, что я поклонник Природы без природы – я горожанин, притом горожанин без чувства вины за это, и без взгляда снизу вверх на обитателей не-города. «Ритмы природы», «Мать-Земля», духи места – все это крайне важно и для меня, но я твердо понимаю, что человек не является простой «частью Природы». В первую очередь, потому что Природа – это такой же продукт культуры, как все остальное. Для человека, не выделившегося еще из природы, ее не существует, потому что ее не с чем сравнивать – попробуйте найти благоговение перед природой у аборигенов Амазонии или у сибирских племен. Природа если не создана, то открыта теми, кто из природы вышел – вышел впервые в древние цивилизации, где решающей стала человеческая способность к общению и созданию символических систем, которые превратили человеческий опыт в отдельное царство, стоящиее особняком от всего космоса. «Астральный план», «дух», «стихии» не в большей степени содержатся в природе, чем музыка в скрипке; сам Моцарт бы никогда не сказал, что пишет что-то лучше, чем песня соловья, кузнечика или водопада – но очевидно, что Моцарт и его скрипки (на эволюцию которых внутри человеческой цивилизации понадобилось тысячелетие) так же важны Целому, как и «натуральная» гармония, слышимая нами вокруг.
Наконец, я знаю, что я не «обладаю» природой, еще и потому, что хочу жить в мире, как дома. То есть жить в счастье, безопасности и вообще в стремлении ко всему тому, к чему обычно стремится человек. И это мне, конечно, не удастся, как не удалось никому. В моем «дому» живут боль, смерть, жестокость, зло, страдание, скука, равнодушие. Мой единственный вызов: «обжить» эти темные пространства, сделать их более человеческими, более моими; Хаос никогда и никуда не отступит, но космос вечно наступает. Я не знаю смысла всего этого, но я знаю мистерию, которая дает мне силы для усилия – для сотворчества Богу и Богине в разворачивании космоса над лицом бездны. Эта мистерия – мистерия их любви, которая в точности повторяет совершающееся во мне, и в каждом атоме мира, мистерия рождения и дерзания, смерти и воскресения, суда и творчества.
Племя, традиция, природа крайне важны, и мы не можем без них «обойтись». Проблемы возникают, только когда каждый из этих компонентов воспринимается как замена более общему контексту – контексту, который им совершенно трансцендентен. Мое видение этого контекста таково: это путь одного человека. Т.е. тебя.
Мне вспоминается песня Боба Марли:
Ain’t no rules ain’t no vow
We can do it anyhow
I & I will see you through
Единственный критерий, мета, единственное обязательное – та самая связь с божественным (Ι & Ι – «маленькое Я и большое Я»), которая лежит внутри тебя. Если любая идентичность – это уподобление, ролевая игра, то это – никогда не ролевая игра, но «то самое», idipsum, подлинность, которую невозможно подделать. Ей нельзя и обладать – это она обладает нами, и наша непробужденность, наша окаянность – именно в том, что мы не можем взаимодействовать с ней. Рождение Присутствия из Малого и Большого Я – это и есть путь Богов, это и есть мистерия и подлинная магия, подлинная трансформация. Здесь особую роль приобретает Истина – как нечто совершенно потустороннее критериям рассудка, но очевидное для целостности человеческого существа (откуда рассудок, кстати, изгонять не рекомендуется). Противостоит Истине не ложь и даже не заблуждение, а в первую очередь невнимание, равнодушие и отсутствие любви.
Этот путь – самое сложное, что есть в мире. Прийти к Присутствию из деконструкции и непризнания всех очевидностей и явленностей, почти невозможно. В конце концов существует целая интеллектуальная индустрия, которая с радостью предоставит «математическое» доказательство фиктивности Присутствия, того, что оно ничем не отличается от любого другого конструкта и иллюзии! И все же мы пробуем. И такова наша глупость и самонадеянность, что пробуем с надеждой!
«Ибо кто может отказаться от поиска Грааля, когда сам Грааль зовет нас!» (Вивиан Кроули)
Postludium
Язычество крайне многообразно. И если мы признаем человеческий, рукотворный, непринудительный характер племени, традиции и природы, то у нас есть шанс самим стать живым многообразием. Это шанс, который многим не покажется привлекательным – радужный Саруман, как известно, понравился Митрандиру (и Толкиену) куда меньше, чем Саруман Белый. Но есть разница между неразличением цветов и их сочетанием. Если «этическая эклектика» возможна, то она возможна только благодаря знанию, дисциплине ума, внимательности и уважению к другим – к каждому из цветов, если угодно, его уникальности и незаменимости.
«Просто язычество» несомненно для многих окажется воротами в «просто западную магическую традицию». Это не то, что я пытался постулировать здесь; викка мне представляется обособленной сферой духа, не включенной в эзотеризм, хотя и выросшей из него. Западный эзотеризм – стихия, возникшая благодаря историческому европейскому язычеству, и контакты с ней для нового язычества поэтому неизбежны. Я не призываю «вернуться» в оккультуру; но понимаю, что для многих этот возврат окажется неизбежен. Это тоже нормально – но я пожалуй, предпочту, остаться «на весу».
Викку, о которой я пытался сказать, по-моему, лучше всего сравнить с танцем на канате. «Я поверю только тому богу, который умеет плясать», сказал Ницше. Пляска во имя бога, пляска поверх барьеров и границ, наверху, где воздуха мало, а света и тени много – что может быть более «языческим»!
Источник: Ver Sacrum