Викканин без атама подобен викканину с атамом, но без атама.
Что будет с вами, если последовательно отнимать у вас кристаллы и травы, карты и руны, покрывала и мантии, пентакли и свечи, котлы и клинки, и прочие, прочие, прочие бесчисленные алтарные принадлежности? В какой момент вы перестанете быть викканином?
Что будет с вами, если последовательно отнять у вас медитации и молитвы, гимны и чанты, визуализации и ритуалы, инвокации и заклинания, и прочие, прочие, прочие бесчисленные духовные и магические практики? В какой момент вы перестанете быть викканином?
Существует ли вообще тот момент, когда вы перестанете быть викканином?
Исследование предельных состояний позволяет лучше понять самого себя и свой путь. Позволяет лучше понять свою веру. Пока мы играем словами, мы можем выстроить любую теорию. Но жизнь проверит эту теорию на прочность. Без слов. И без компромиссов.
Представьте, что у вас отнято всё. Вы без сил лежите лицом в небо (или, что более вероятно, в серый пыльный потолок, а то и носом в пыль). Сознание затуманено и нет возможности двигаться. Не провести ритуал, не сложить заклинание, не начертать сигилл. Слова молитвы путаются в голове.
В этот напряжённый драматический (а может и трагический) момент – вы перестали быть викканином?
Искренне надеюсь, что ваш ответ: нет. Потому что таков и мой ответ.
Да, религия – это своего рода одежды веры. Форма, в которую мы отливаем пламень мистических чувств и откровений. Но эта форма – в первую очередь форма самого нашего сознания и подсознания. Нашей психики. Эта форма – наше мышление, с которым мы живём. И которое, за редким исключением, не оставляет нас до самой смерти.
Религия – не внешняя к нам форма. А внутренняя. Неразрывно связанная с нами. А в случае с виккой внешние факторы играют ещё меньшую роль, так как викка невероятно пластична и изменчива. И истоки её следует искать внутри нас. А не во внешних формах почитания тех или иных пантеонов. И не в конкретных ритуальных действиях.
***
В свою очередь направление поиска нам может подсказать тот миф, на котором была создана викка. Тот миф, который казался в своё время столь точным, научным и реалистичным, что и по сей день многим сложно признать его научное опровержение.
Да, я говорю про «цивилизации Богини», про древние корни викки, про тайные культы, передававшие знания через тысячелетия. Миф о викке, как наследнице древней ведьмовской религии, возникшей где-то в неолите – наш краеугольный камень. С которым мы спорим, который мы почитаем, который мы презираем, который мы пытаемся игнорировать. И который неизбежно возникает снова и снова. Как только мы исключаем его из викки полностью, убираем даже с периферии – викка размывается и теряется в бесчисленных пантеонах богов всех мировых культур.
Принимать его как истину – глупость. Но и отрекаться от него, как от основания викки, — не меньшая глупость. Он и есть то, что отличает нас, то, что объединяет нас, то, что обосновывает наш универсализм, нашу культурную всеядность. Ещё точнее будет сказать, что не сам этот миф. Но направление нашего взгляда.
К какой бы культуре мы не склонялись, каким бы богам не приносили жертвы, мы всегда смотрим в то загадочное и непостижимое время. Время, когда происходило становление нашей цивилизации. Время, когда загадочный религиозный первоимпульс, первые осознания и первые экстатические эксперименты стали сливаться в системы.
Сквозь время и пространство мы стараемся различить хотя бы тень тех дней, когда рождалась идея богов. Когда Отец и Мать вышли из тени и предстали перед нашими далёкими предками.
Мы не только дети своего времени, не только духовные дети тех культур, к которым обращаемся. Мы плоть от плоти, кровь от крови и дух от духа тех людей, которые были прежде национальностей, цивилизаций и грядущих идеологий.
Именно поэтому викка – это свобода. Именно поэтому викка – это интернационализм, даже если мы обращаемся к конкретным пантеонам. Именно поэтом викка – это принятие различий на самом высоком уровне.
Потому что всё это было после того, как наши боги пришли к нашим предкам. Мы не знаем их имён. Мы не знаем были ли у них вообще имена, быть может их и называли каждый на свой лад Отцом и Матерью. Мы не знаем кем их считали. И что они говорили.
Мы практически ничего не знаем о них. Но знаем, что те дни оставили свой след в истории человечества. И знаем, что те изменения тысячелетия спустя всё ещё есть в наших сердцах. Мы усвоили их из песен и сказок, из трудов теологов и романов писателей, из каждой песни, звучащей с экрана телевизора, из каждого лоскутка модных и древних одежд. Вся культура человечества имеет в своём основании те далёкие дни.
К которым мы теперь обращаемся.
***
Как можно обратиться к тому, о чём мы почти не знаем? Как можно собрать крупицы открытий во что-то цельное? На самом-то деле – никак. Обломки былого для нас – лишь топливо, которое сгорает в нашем сердце, подпитывая наши чувства. И на эти чувства мы уповаем.
Мы мистики по самой своей сути. Наш мистицизм неизбежен не только потому, что прямое обращение к богам без него невозможно. Но и потому, что только через мистицизм мы можем воссоединиться с тем первоимпульсом, с тем основанием нашей веры, которое невозможно найти ни в одной священной книге.
Каждый из нас в большей или меньшей степени начинает этот путь к теням древности. Каждый пройдёт так далеко, как сможет. И каждый на этом пути обретёт что-то своё.
Мы принимаем древних богов, чтобы ощутить вкус былого. Мы играем в древние культуры, зачастую нещадно искажая их, чтобы пройти сквозь них насквозь к тому, что было прежде них. Мы взываем к Отцу и Матери, открываясь экстазу, чтобы за пределами логики и материальных доказательств, обрести знание о Них.
Этот путь опасен и часто уводит нас к безумным утверждениям, к ложным знаниям о том, как всё было на самом деле. Порой кто-то из нас окончательно сбивается и уходит в сторону, к другим течениям и культам, оставляя свою мечту о древности ради более реальных и более достижимых целей. Но остальные продолжают идти. Сквозь пространство и время. Используя всё, что попадается под руку. Потому что крупица той мечты есть во всём, что когда-либо было сделано человеком. И во всём, что когда-либо было им придумано.
***
Так кто же такой викканин? Почему мы не берёмся спорить с теми, кто называет себя викканами, даже если сомневаемся в них? Потому что мы не можем проверить чужую веру. Мы не можем проверить жива ли в сердце других людей мечта о первых днях веры, или они лишь притворяются. И не можем проверить как далеко они прошли.
Не можем. И не должны. Потому что проверять это будут сами Боги. Пусть Отец и Мать решают верит ли в них человек, служит ли им, идёт ли к ним сквозь все жизненные трудности и невзгоды.
Нам же достаточно знать, что путь викки – это путь сияющего сердца.
Когда наше сердце пробуждается к вере, мы ищем свой путь. Шарим руками в темноте, пытаясь понять, во что мы верим, в кого мы верим и зачем верим.
И если в этой темноте мы обнаруживаем внутри себя отблеск первых дней человечества, первых костров, песен и первых слов Богов, то мы можем ухватиться за этот отблеск. И тогда он воспламеняет наше сердце. И оно начинает сиять. Сиять той самой мечтой. Мечтой прикоснуться к богам. Мечтой ощутить их во всей полноте. И прославить.
Тогда наше сияющее сердце разгоняет мрак. И мы видим Отца и Мать повсюду. Ощущаем связь времён как неразрывную нить. И начинаем свой вечный поиск. Чтобы стать ещё на хоть на йоту ближе к Богам. Зачерпнуть ещё хоть пригоршню света. И неизбежно отдать его в мир.
Поэтому когда сияющее сердце вспыхивает внутри нас, мы понимаем: всё, что есть в мире – это викка. Нет ничего вне викки, нет ничего, что не может быть виккой.
И вопрос вовсе не в том, какова викка. Вопрос в том, викканин ли вы.
Закройте глаза и загляните внутрь себя.
Сияет ли ваше сердце?
Автор: Александр Садовников ( Орден Мотылька и Репейника )