Пилат сказал Ему: итак Ты Царь? Иисус отвечал: ты говоришь, что Я Царь. Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине; всякий, кто от истины, слушает гласа Моего.
Пилат сказал Ему: что есть истина? И, сказав это, опять вышел к Иудеям и сказал им: я никакой вины не нахожу в Нем.
Евангелие от Иоанна
Я не царь, не пророк, не прокуратор. Мне не только неведома истина. Я о ней даже и не спрашиваю. Что толку от вопросов, на которые нельзя получить вразумительного ответа? Быть может само восприятие истины о мире во всей полноте невозможно обычным человеческим сознанием. А может быть дело просто в том, что мы пока до неё не доросли. А может быть и в том, что не очень-то понимаем, что значит само это слово – «истина».
Но если рассматривать истину в значении божественной силы, взаимодействующей с человеком, то лично я убеждён: истина не открывается нам только один раз. Не открывается она и только два раза, и только три. Божественная сила либо являет себя миру, либо не стоит и думать о её существовании. Поэтому истина открыта всегда. И нам остаётся лишь суметь её воспринять. Настолько, насколько хватит сил.
О христианстве написано немало плохого. Порой кажется, что от язычника, да и любого не исповедующего авраамическую религию просто по умолчанию ожидают неприязни к христианству. А ещё лучше – откровенной агрессии. Причин на то много. Отчасти в этом виновата и сама Церковь, отчасти это просто способ самоидентификации. Но отчасти это глобальное непонимание самой идеи христианства, смешение в головах социальных структур и исторических этапов с сутью религии, с её ядром. Ничем иным нельзя объяснить такие распространённые выражения как «некроэгрегор» или «средство для подчинения и одурачивания». Как связаны инквизиция, агрессивная упёртость церковных лидеров, политические игры, невежество в отношении собственной веры и – религиозное ядро христианства, его базис и его сердце, то чем живёт всякая искренняя вера? Не напрямую. Точно не напрямую.
Парадокс в том, что раскрыть сердце любой религии можно только восхищаясь ей. А может быть даже и любя. В противном случае погружение в религию будет вызывать отвращение или холодное любопытство, цепляющееся за формальные структуры. Язычники всех мастей, буддисты, мусульмане, христиане – все неоднократно описывались как исполнители бессмысленных ритуалов. Как сборища деградирующих одурманенных глупцов. Каждый в соответствии со своей верой может вспомнить такие высказывания. И свериться – так ли это на самом деле? Нет, не так. Но взгляд со стороны всегда видит лишь формальное, наиболее очевидное. Чтобы посмотреть дальше, нужны либо профессионализм настоящего религиоведа, либо восхищение. Просто искреннее восхищение. Которое возникает от внутренней красоты той или иной религии. И которое позволяет ощутить биение сердца веры.
Что же заставляет меня считать, что в христианстве есть что ощущать? Что в нём есть сердце подлинной веры? Помимо личного опыта, я опираюсь на высказанную в самом начале идею. Что божественное не может явить себя лишь в нескольких определённых моментах, а потом годами, если не веками прятаться и отмалчиваться. Нет, божественное либо сходит на мир, либо нет. Божественное всегда рядом. И мы можем найти его в любой религии, которая вышла из пелёнок голых личных идей для собственного развлечения. В противном случае нам придётся признать, что две тысячи лет многие миллионы людей были принципиально лишены контакта с божественным. Миллионы людей ошибались настолько глобально, что полностью лишили себя возможности прикоснуться к высшим сферам. Монахи в монастырях, прорицатели, священники в каждой церкви и молящиеся по всему миру – все они ничего не получили в ответ на свои молитвы и свою веру? Это не просто сомнительно. Это откровенный снобизм. Да, порой мы сталкиваемся с подобным же снобизмом в среде христиан. Но это не повод уподобляться худшим из доступных нам примеров.
Итак, для погружения в христианство нам требуется либо быть профессиональным религиоведом, либо искренне восхищённым человеком. Не являясь первым, я смею претендовать на второе.
Христианство зародилось в непростую эпоху в бурлящем от столкновений обществе. Идеи восстания соседствовали с отчаянием и тоской, духовный поиск множества религиозных сект (в исходном значении этого слова) соседствовал с сухим формализмом уже признанных формаций, а взгляд на мир, как на непрерывное страдание, соседствовал со взглядом, в котором мир представал единственным возможным благом для человека. И над этим котлом шапкой поднималась тема бесконечных споров. Иисус мог бы найти здесь опору для почти любой идеи. И получить пусть мимолётную, но власть над людьми и миром. И всё же, как гласят священные книги христиан, он отказался. И этим заложил то ядро веры, которое просматривается даже в самые страшные и кровавые времена.
Он отказался от власти, сказав, что царство его – не от мира сего. Он отказался от внешних регалий, призвав полностью обратиться к своему внутреннему состоянию. Он отменил практически всякий регламент общения с божественным, сказав, что каждый будет услышан и понят. Он отказался от защиты и призвал не проливать кровь, но благословлял и воинов. Его странные, лишённые явной структуры идеи были полны скорее мистических переживаний, чем фактических ответов. Как основной же ответ он положил самого себя. И через себя – божественное. Оставив, судя по всему, многих недоумевать: что это вообще было и зачем? И на этом основании легко сказать, что никаких идей по сути он и не принёс. Просто харизматичный чудак, не более того. И сказав это – ошибиться.
Сегодня, когда мы знаем христианские Церкви как могущественные организации, пережившие свой взлёт до пределов власти и богатства, но и сейчас сохраняющие немалое влияние, бывает сложно посмотреть сквозь все эти наслоения веков. С именем Христа убивали и проклинали, крали, насиловали, предавались всем формально осуждаемым грехам, да ещё и находили потом себе оправдание. Возводя себя порой чуть ли не в мученики. Такое было, такое есть. Такое, надо полагать, будет ещё не раз. И всё же если вернуться к книгам, если обратиться к монахам, живущим вдали от общества, если сосредоточиться на ритуалах и молитвах, то сердце веры встаёт перед нами всё с той же очевидностью, с какой скорее всего вставало перед первыми христианами.
Христианство может существовать в любом организованном пространстве. В убогих трущобах и в царских палатах, в сердцах монахов и наёмных убийц, за наслоениями пышных слов и нацарапанными рисунками на каменных стенах. Потому что всё, что в нём действительно есть, обращено внутрь человека. И практически не выходит за его пределы. Это путь принятия мира целиком. Да, как павшего в грех. Да, как обречённого страдать. Да, как грязного и порой мерзкого. Но принятие. И искренняя радость за то, что в этом мире можно увидеть свет божественного. Это путь постоянной работы над собой, которая кого-то может привести к святости, как бы её не понимали. А кого-то приведёт к тому, что он в своей жизни украдёт на пару монет меньше. Это путь, в котором нет никакого завершения. Кроме, конечно, смерти и ухода в иной мир на суд.
У Брэдбери есть рассказ, в котором он описывает Страшный Суд. И на этом суде все в конечном итоге оказываются в одном положении: пристыженные и понявшие собственную глупость и глупость своих поступков, люди сидят обнявшись со своими же недавними врагами за пазухой у Господа. А он выпускает их на новую планету и говорит: «Что ж, теперь, когда мы начали лучше понимать друг друга, давайте попробуем ещё раз.» В сущности Брэдбери уловил главную идею христианства – пред лицом божественного и вечной жизни каждый жалок в своих мелких страстях и заботах. И потому суть вовсе не в достижении некоего идеала. Суть в том, чтобы становиться лучше. А лучше – это значит ближе к божественному. Стремиться к максимальному слиянию с ним. Восстановлению связи. И только в этом есть смысл.
Вопросы рода, прижизненного статуса, способностей и даже конкретных взаимоотношений с точки зрения сердца христианства – глубоко вторичны. Да, Иисус призвал судить по делам. Потому что это единственный способ оценить человека. Если он близок божественному, то и поступать должен исходя из мысли о благе для всех людей. Но если он так не поступает, это не значит, что для него закрыты пути. Они вообще не бывают закрыты. Иди и со временем дойдёшь.
И поскольку внешнее вторично, то и связь с божественным возможна только посредством внутреннего. А единственная атрибутика, которая действительно может здесь влиять, — сами люди. И на вершине этого сам Христос. Он и жертва, и священный символ, который обращает всякое пространство в сакральное. Не чаши и свечи, не книги, не иконы и даже не крест – который был додуман уже сильно позднее по желанию императора Константина – только сам Христос. А рядом с ним – только сами люди.
У всякого пути есть как преимущества, так и недостатки. Христианство не исключение. Те, кто отвергает внешнее и не признают статуса, рано или поздно окажутся в руках тех, кто очень даже любит статус. Всякий путь – это сила. Духовная сила, пламя в руках людей. И коль скоро этот путь практически лишён своего собственного обрамления, для него подберут то, которое посчитают удобным. Христианство может гореть в сердце любого человека. Значит уместится и в сердце желающего власти. Так ядро христианство неизбежно раз за разом оказывается завалено порой очень чуждыми ему идеями, а порой и вовсе внешней атрибутикой. И этого практически невозможно избежать. А значит каждый приходящий к христианству испытывает и будет испытывать всегда известную проблему: ему придётся на своём личном опыте понять, что из наслоений имеет хоть какое-то отношение к сердцу веры. И после этого всю свою жизнь идти к этому сердцу. Надеясь, что продвижение будет достаточно быстрым. Как писал один мой хороший друг, христианин: каждый должен прожить в христианстве коллективный этап, чтобы потом найти только свой индивидуальный путь. И всё это совсем непросто.
Если мы хотим понять христианство, нам нужно понять, что между его сердцем и внешней атрибутикой лежит пропасть. И само прохождение этой пропасти есть духовный путь для христианина. Кто-то проходит его более успешно, кто-то нет. И потому в реальном мире христианство так часто оказывается смешано с худшими из проявлений религии, какие мы только можем себе представить.
Но зная ответ, зная, что есть сердце христианской веры, я вынужден повторить за Пилатом: я никакой вины не нахожу в Нем. И если я не христианин, то лишь потому что мой путь другой. А не потому, что христианство – тупик. Божественное приходит к нам во множестве форм. И кто-то обретает связь с ним в язычестве. А кто-то – в христианстве.
Автор: Александр Садовников ( член Ковена Неназванного Древа )
Больше текстов этого автора вы сможете найти в группе Орден Несуществующих